Детский сон, казавшийся кошмаром
Примерно с то же самое время, когда я меня пугал гном во сне (см. «Страшный сон морального урода»), я видел еще один странный сон, показавшийся мне тогда кошмаром.
Предыстория.
Бабушка (мать матери) с черте-каких лет водила меня в Тульский музей изобразительных искусств, приобщала к прекрасному. Картины, статуи и статуэтки вкупе с бабушкиными рассказами производили на меня большое и в целом положительное впечатление. От кустодиевских репродукций с толстыми голыми бабами меня увести не могли, к вящей потехе смотрителей музея (помню, что особенно мне нравилась кустодиевская «Красавица», но саму картину не помню, смотрел ее уже взрослым – не узнал, и не впечатлила). Между прочим, видел там маленькую копию скульптурной композиции, изображающей гибель Лаокоона и его сыновей. Эта статуэтка и бабушкин пересказ соответствующего эпизода из «Иллиады» очень меня впечатлили. Масла в огонь добавлял и киплинговский Каа. Почему-то я, сколько себя помню, боялся смерти от удушья (вероятно, именно таким образом мне придется расстаться с вещественной формой существования в свое время), и встрече с удавом предпочел бы десять встреч с ядовитыми змеями, которых в детстве не воспринимал всерьез (потом, в одиннадцать лет, я пару раз чуть было не наступал на гадюк, сбегая вниз по крутому склону к берегу Оки, но каждый раз меня что-то останавливало, я видел перед ногами на куче хвороста жирное тело крупной самки, с шипением уползавшее в траву или под эту самую кучу хвороста; я очень остро чувствовал отсутствие какой бы то ни было агрессии, просто предупреждение, которое на животном уровне улавливало мое подсознание, останавливавшее мой стремительный бег; после этих встреч все страхи-предрассудки насчет ядовитых змей исчезли).
Сам сон.
Я иду солнечным днем за руку с бабушкой по улицам Тулы (в то время Тула была деревянной: деревянные частные дома с небольшими садовыми участками, огороженными сплошными деревянными же заборами, каменные дома стояли лишь на главных центральных улицах, пятиэтажные «хрущебы» только начали строить в нескольких микрорайонах, в основном – на окраинах, чтобы не возиться с переселением). И вдруг – как бывает во сне, – нас «накрывает» невесть откуда взявшееся знание, что город заполняют гигантские удавы. Мы бежим прятаться в дом к ближайшим бабушкиным знакомым, нас впускают в «парадный вход» (в центре города, где строились еще до революции более-менее зажиточные горожане, деревянные дома были «с претензией на роскошь», с красивым «парадным входом», отделанным виртуозной резьбой, в каждом доме – особенной, с одним или даже несколькими «черными ходами», выходившими в сад или сбоку на улицу), но там, с небольшой темной лестницы, мы видим в коридоре часть тела огромной змеи, уже хозяйничающей в гостиной (коренные туляки называли гостиную залом). В ужасе мы бежим на улицу, видим там, в нескольких кварталах от нас, ползущие исполинские тела пресмыкающихся, устремляемся от них к другим знакомым…
В общем, вот такая снилась гонка. В некоторых домах мы находили уже забравшихся удавов, в другие дома змеи врывались следом за нами. Сейчас, вспоминая детали сна, я со смехом отмечаю любопытный факт: нигде никогда я не увидел сцены нападения змеи на человека, даже просто какого-то соприкосновения удавов с перепуганными людьми. Люди орали, убегали, змеи же ползали, гоняя двуногое стадо просто своим видом, но не причиняя никому вреда. Страшно было потому, что взрослые вокруг боялись, да что там боялись – просто метались в панике, детей я не видел, я был во сне единственным ребенком. А еще страшно было потому, что страх заполнял все вокруг коричневой массой, – я словно бы видел одновременно реальный, залитый солнечным светом и заполняемый змеями город и в то же самое время как бы отдельно, другим «видением», – коричневую массу, пронизывавшую все вокруг, давящую на меня чувством ужаса, но никак не воспринимавшуюся обычным зрением. И когда эта коричневая масс начала уходить, подобно откатывающейся от берега волне, меня пронзило сознание, что кошмар кончается, что змеи сейчас исчезнут. Тотчас я вдруг увидел площадь (просто большую открытую площадку, вроде как возле трамвайного депо на Оборонной, когда там еще не было забора, а рядом – построенных пятиэтажек). Посреди площади на огромном прямоугольном пьедестале из черного камня (базальт что ли?) стоял на хвосте гигантский удав, высотой превосходя самый большой башенный кран. Как только остатки коричневого страха исчезли, этот самый стоящий удав упал с пьедестала. Я думал, что он разобьется, но он просто довольно мягко шмякнулся и быстро уполз. Я не хотел видеть, как он уползает, я, стыдно теперь сказать, хотел, чтобы он разбился насмерть, но я все-таки видел, как он уполз, стремительно, как порскает от ног встреченный в лесу уж. Я проснулся с чувством огромного облегчения и долго потом считал этот сон кошмаром.
Переоценка сна с уровня современных знаний.
Любопытно, что змеи во сне никак не напоминали тех длинных и тонких рептилий, что опутали Лаокоона и его сыновей в скульптурной группе. Толщина снившихся змей превосходила рост четырехлетнего ребенка, у некоторых удавов она превосходила рост взрослого человека, причем у последнего, который упал с пьедестала, – в два с лишним раза.
Вспоминая сон после нескольких десятков лет занятий, я чувствую массивность, скорость, исполинскую силу этих рептилий и … их потрясающую благожелательность. Они не повредили – даже нечаянно, - ни одного человека, не сломали ни одного строения. Вживаясь (уже без детского ужаса) в состояние того сна, я чувствую внимание, интерес и благожелательность к моей персоне со стороны «страшных удавов». И мне стыдно. Я вроде ни в чем не виноват, но мне стыдно.
Я уже приводил выше аргумент против того, что сон был навеян скульптурной композицией к древнегреческому мифу, уважаемые читатели. Другие предположения интересны. Те, кто в теме и хочет мне что-то сообщить, пожалуйста пишите в личку.
Добавлен: 05.03.2023
Прочли: 58 раз.
Скачали: 9 раз.
Настройки чтения
Поиск историй
Выбор категорий
На главную