Курши нет
Вот что писал в оперсводке начальник Рязокротдела ОГПУ Извеков: «Ввиду переполнения пересылок (пересылочных тюрем) в Рязани, было принято решение оставлять кулаков и священнослужителей на местах для проведения работ на торфяниках и лесозаготвках». Слова Извекова подтверждает и записка секретаря Тумского райкома партии Бегишева: «Для нашего района характерным является выступление религиозного порядка; во всем остальном мы схожи с другими районами. События, о которых я расскажу, разыгрались вокруг Тумской церкви, причем величайшая ошибка была допущена и с нашей стороны. На торжественном заседании, посвященном 12-й годовщине Красной Армии, было вынесено постановление закрыть Тумскую церковь. (Меня там не было). Много выносилось на этот счет разных постановлений, но церковь оставалась открытой. Рабочие на собрании решили закрыть церковь. Нам, говорят, нечего ждать, мы сами закроем ее и поставим верующих перед совершившимся фактом. А церковь эта обслуживает 14 деревень, и из них только четыре вынесли решение о закрытии и вызвали другие деревни. Дополнительно совершена еще глупость; было на собрании объявлено — "завтра в 9 час. утра будем закрывать церковь, все приходите на закрытие". И "все" пришли: и кто хочет закрывать, и кто не хочет. Собралась толпа. Те, кто не хотели закрытия, остались около церкви шуметь, а те, кто были за закрытие, пошли в народный дом выбирать комиссию принять церковь. Последних в самой Туме было больше, но дело в том, что много недовольных стеклось из окрестных деревень. Верующие стали просить, чтобы в этот день дали служить попу. Поп вышел и сказал, что он служить не может. Публика разошлась. На следующий день договорились попа послать на лесозаготовки. (У него есть трудгужповинность, и в первую очередь она ложится на кулацкие элементы)».
Почему на лесозаготовках трудились не только священники, но и бывшие крестьяне из соседних деревень, объясняет циркуляр №612 от 30 января 1930 года, подписанный руководителями Рязанского округа Тимофеевым, Штродахом и Волковым: «Цифры и темпы коллективизации округа за последние 10 дней "ни в коей мере" не достаточны, так как к 20 января коллективизировано только 21% хозяйств. Местным органам было "категорически предложено": "максимально развить темп работы", отбросить разговоры "еще успеем", "принять все меры и мобилизовать все силы", чтобы к первому марта 1930 г. вовлечь в колхозы не менее 75% хозяйств».
К 16 февраля 1930 года процент коллективизации по Тумскому району достиг 95% — в первую очередь за счет массового выселения «кулаков». По инструкции Рязанского окружкома, у зажиточных крестьян следовало изымать наделы, лошадей, дома и исправный инвентарь.
Но вернемся к истории пожара.
Вот как вспоминал его житель деревни Колтуки Григорий Ефимович Клейменов: «Он несся по лесу со страшным ревом. И скорость его была такая, что убежать из леса в тот день мало кому удалось. Огонь накрыл косарей, грибников, лесорубов. Возчики леса, как потом оказалось, распрягли лошадей и пытались вскачь уйти от огня. Все живое погибло: коровы, лошади, лоси, мелкие звери и птицы. Караси сварились в лесных бочагах. Стена огня шла по борам с ревом и бешеной скоростью. Казалось, лес не горел, а взрывался. Вихри огня и черного дыма поднимались высоко вверх. Пожары от падавших сверху огненных "шапок" начинались в разных местах. Мне казалось тогда: весь мир занят огнем. Деревня наша, отделенная от леса болотцем и полосой поля, задыхалась в дыму. Из всех домов барахлишко повыносили, ждали, вот-вот где-нибудь вспыхнет. Горела рожь, дымились сухие луга. Деревню пожар миновал — поле остановило огонь, он пошел лесом, влево от нас. И тут мы опомнились: а Курша? Она в трех километрах в лесу. Как раз через Куршу прошел огонь. Кинулись… Курши нет! Поселок лесорубов Куршу-2 огонь снес подчистую. А люди? Ведь каждый день по узкоколейке ходили поезда, сотнями кубов таскали к центральной магистрали лес. И в тот день на станции стоял очередной паровичок, ждал, когда его загрузят древесиной. Неужели нельзя было вместо сосновых стволов посадить на платформы людей, хотя бы женщин и детей, вывезти их подальше, пока опасность не минует? Оказалось, что нельзя! План должен быть выполнен. Оказывается, народное добро, это не люди, это — уже спиленные древесные стволы, и их надо спасать в первую очередь. Так сказал диспетчер станции — официальный представитель советской власти в поселке, и люди подчинились, и стали грузить платформы лесом. Когда даже до диспетчера дошло, что огонь идет прямо на поселок и его не остановить, было уже поздно. Женщины с малыми ребятами гроздьями полезли прямо на платформы с бревнами, поезд дал гудок, пошел, неторопливо набирая скорость, но по узкоколейке сильно не разгонишься, и огонь оказался быстрее. Когда паровик дошел до моста через реку, там уже все пылало. Машинист пытался проскочить мост, паровоз загорелся, пламя перекинулось на платформы с лесом…».
А вот воспоминания Ивана Алексеевича Кудряшева: «Мы тогда в Иванково жили. По деревне сундуки свои в землю закапывали, боялись, что сюда пожар придет. Тетка — отцова сестра ходила с огнем бороться. Выбрались они уже из леса на култуковское поле, а навстречу начальство, говорят: "Что это все на пожар, а вы с пожара?". Вернулись они и сгорели».
Аким Петрович Храпчиков в те дни работал на Воронцовском лесоучастке Тумского района, а его семья жила в Курше: «Лето было сухое. Начались лесные пожары. Все были брошены на борьбу с огнем. К нам на помощь в то время прибыла воинская часть из Ковровского гарнизона. 3 августа был очень сильный ветер, который перекидывал огонь на десять метров вперед. Ну, а лес сухой — вспыхивал, как порох, и никакая сила не могла остановить огонь. Нам была дана команда вывозить все нетрудоспособное население с Воронцовского поселка на станцию Дубровка. В 12:00 мне передали телеграмму о том, что в пожаре на Курше сгорели все родные и родственники. С разрешения начальника я поехал в Куршу. Поселка не осталось, сгорело все. Я старался по обгоревшим трупам найти своих родных, но никого из них узнать было нельзя. От детей оставались одни кости. В этом пожаре на Курше сгорела моя мать Анна Николаевна, братишка Георгий семи лет, сестра Настя девяти лет, мой дед Николай Федотыч, бабушка Алена, жена брата моей матери с двумя детьми. Брат моей матери, Дмитрий Николаевич, сильно обгорел, которого я нашел в больнице "Снохино". У него обгорели все подошвы ног, обожжены руки, лицо, голова. Один год и шесть месяцев он пролежал в Москве в институте. Выздоровел».
Когда информация о пожаре в Курше дошла до Москвы, на место трагедии приехал Михаил Кульков, заместитель Никиты Хрущева, на тот момент — секретаря Московского областного комитета ВКП(б). Кулькову поручили организацию похорон. Начался поиск добровольцев для похоронной команды. В Туме заказали 1 000 гробов, но они быстро закончились. В центре поселка у бывшего паровозного депо вырыли ров, а в помощь похоронной команде прислали бойцов Красной Армии. Для могильщиков привезли «бочку вина» — «пейте сколько влезет, только похороните людей»; мужики вылезали из рва, делали глоток-другой и спускались обратно. По окончании работ над братской могилой установили крест, в послевоенные годы крест заменили на железобетонный монумент, но после опустошительного пожара 2010 года от него остался лишь остов. На траурном митинге речь зачитал Хрущев. Пообщаться с погорельцами в Туму приезжал и Михаил Калинин.
Добавлен: 08.08.2021
Прочли: 99 раз.
Скачали: 10 раз.
Настройки чтения
Поиск историй
Выбор категорий
На главную