Лапоток. Часть 1
Банька была протоплена правильно, как мог делать это один только дед Василий. Дуняша любила присматривать, как занимался он этим немешкотным важным делом. Как подбирал ровные берёзовые чурки, пластал их на полешки, занимавшиеся затем жарким пламенем. Да и каменка, сложенная его заботливыми руками, держала пар долго, и был он таким тугим, что даже мясо отставало от сомлевших костей и туманилась голова - плыла в жарком мареве. Мало кто мог продержаться долго на полке, а непривыкшие и вовсе лезли под лавку или жадно ловили прохладную струю воздуха у распахнутой двери. Дед Василий сердился тогда на неловких парильщиков и мог неделями подковыривать их насмешливыми словами при случайных встречах. Зато банька славилась на всю округу, и хаживали к деду Василию знающие бабки, чтобы пользовать в ней хворых и немощных людишек. Он не отказывал и не брал даже малую мзду за услугу. Одно только не терпел дед Василий - строго-настрого заказывал соваться в самый первый жар.
Но Дуняше до зарезу нужно было пройти в тот день наперёд всех. Вот и шмыгнула она крадом в узенький предбанник, суетливо сбросила с себя шубейку, сарафан и шитую рубаху - обнажила готовое уже к материнству тело. В бане в первый миг пробрал её странный озноб, который бывает только при быстром переходе из прохлады в самый жар. И от него, прошедшего по всему телу крупной дрожью, стало неловко и страшновато - банька показалась непривычной и какой-то чужой. Хотя всё было, как заведено семейным укладом ещё при дедах и прадедах. Решив побыстрее закончить задуманное, Дуняша плеснула из ковша на малиновые калёные камни и зажмурилась от опалившего тело знойного воздуха. Дыхание сразу перебилось, и сердце застучало, казалось, о самые рёбра. «А ведь не продохну», - мелькнула страшная мысль, и раскалённый жар ворвался в лёгкие. Упав на плахи пола, девушка стала губами хватать живой воздух, не убитый ещё пламенем. Двигаться сил недоставало, и только стекло скляницы, обжигавшее ладонь, напоминало о задуманном деле. Дуняша приспособилась к обмякшему безвольному телу и стала собирать с него испарину в украденный у матушки пузырёк.
Сколько было нужно, она не знала. Удобнее всего оказалось собирать у самого живота, куда пот стекал ручейком, обтекая некормившие и не ласканные ещё груди. И даже здесь удивлялась Дуняша своему, как-то враз изменившемуся телу. Ещё недавно угловатое и худое, налилось оно неведомой силой, рвущейся наружу, но не находящей выхода. Это было сладко и томно, как впервые отпробованное густое тягучее пиво, сваренное матушкой. Хотя и раскраснелась от жара кожа, Дуняша не могла нарадоваться на ладно очертившиеся колени, располневшие бедра, округлившийся живот - так всё было приспособлено к самому главному в жизни женщины.
Вдруг она вздрогнула от чужого прикосновения к самой ложбинке между крыльями лопаток. Прикосновение было жарким и сухим - будто скребли тихонько скрученным берёзовым листом с остренькими коготками. Постепенно оно набирало силу и толкало к самой каменке. А там, в горящем чреве, блестели тусклым светом чьи-то глаза. Дуняша застонала от надвигающейся неизбежности и попробовала сбросить со спины напиравший березовый лист. Только острая боль пронзила её до самой последней жилочки. Разом вспомнила она бабкины рассказы о пропавших в банях бабах и девках, о людях с содранной наполовину кожей, затолканных невесть кем в самую каменку. Она пробовала отбиваться от шарящих по всему телу липких пальцев, но попадала только в пустоту. Страх пронзил тысячью иголками всё тело и толкнул прямо к скобе. Ещё шажок, ещё одно движение - и распахнутся плотно притворённые двери, впустят звенящий инеем январский воздух, и всё станет, как обычно. Потекут новые дни, приближающие хорошее и плохое - то, что можно и должно пережить. Если только не встанет на пути преграда. И ожил вдруг банный ожег, которым так удобно мешать угли в каменке, застучал опалённым своим концом по полу и наискось пересёк дверное пространство. Он метался в нём, не давая протянуть руку и коснуться спасательной границы между жизнью и смертью. Веки налились тяжестью, и разом пропал тусклый свет, струившийся из узкого банного оконца.
Дуняша разобрала только, как чьи-то сильные руки сдавили ледяным обручем грудь, ухватили за ноги и поволокли куда-то. Кожа липла к полу, и было невыносимо больно, когда отставала она в быстром движении. Едва хватило силы разомкнуть спёкшиеся губы и зашептать единственное, что ещё могло спасти: "Матушка Богородица, пресвятая Дева Мария, блажен плод чрева твоего! Спаси мя и помилуй! Спаси!" Услышит ли, занятая своими непростыми делами, давшая жизнь младому Христу?
И тут же почуяла она, как отпрянули жёсткие ледышки чужих пальцев, как дохнуло прямо в лицо свежестью. В калёном колеблющемся воздухе возникло вдруг странное видение - масенький старичок с бородой кругом лица отмахивал от Дуняши кого-то, будто отгонял мух в жаркий полдень. И прямо на глазах рос он, вытесняя своим телом врага. И мяргнул кто-то за спиной, и спал жар, и мягкие руки обвили тело. Понесли, повлекли в спасительный холодный предбанник.
В память Дуняша вернулась только там - разглядела склонившегося над ней деда Василия. И тогда весь страх и бессилие человека перед неведомым прорвался горьким девичьим плачем. Был он тих - болело всё внутри: в горле царапало что-то сухое, гортань покрылась липким налётом спёкшейся слюны. В груди ныло и свербело сердце. "Что же это?" - подумала Дуняша и вдруг ощутила маленькую скляницу в сведённой судорогой ладони. Получилось! Хотя и плохо будет теперь от дедова вопросительного взгляда и матушкиных немых упрёков.
- Напарилась, девка? - только и спросил дед Василий.
- Досыта, - едва прошептала в ответ Дуняша.
- Ты, знать, напроситься забыла?
- Прости, деда, по недомыслию я.
Добавлен: 25.04.2017
Прочли: 778 раз.
Скачали: 23 раз.
Настройки чтения
Поиск историй
Выбор категорий
На главную